О том, как попала в Москву

Я из Ташкентской области, родилась в районе Чимганских гор. Мама татарка, отец таджик. В семье было пятеро детей: кроме меня, еще два брата и две сестры. Мама работала в столовой в санатории, отец работал в фирме. Мы хорошо жили: большой дом в туристическом районе — много гостиниц, дворы просторные.

После того как я окончила 9 классов, умер старший брат — стало очень тяжело и его семье, и нашим родителям. Я решила не продолжать учиться и идти работать. Пошла тоже в столовую, помощником и через какое-то время познакомилась с Джан Сулу Истамбековой (хозяйка магазина «Продукты». — БГ), которая стала звать меня в Москву. Она показалась тогда мне очень доброй, простой женщиной, которая решила мне помочь. Сказала, что работать надо будет в магазине, который держат «свои люди», казахи. Обещала, что я буду работать с 8 утра до 6 вечера, что самым тяжелым будет бутылки шампанского на полки расставлять. «Там свои люди, добрые, зарплату платить будут, с родителями будешь каждый день разговаривать, после работы можешь куда-нибудь сходить, отдохнуть». И я поверила. Мне было 16 лет.

Русский я тогда уже знала — дома только на русском говорили. Родителям написала записку, что еду к брату в Казахстан на полгода, — чтобы они не нервничали. И поехала.

Первую неделю нормально было — заставляли только пыль на полках протирать. Но потом я стала замечать, что некоторые девчонки, которые там уже работали, с синяками ходят. Я тогда спросила у других: «А чего вы не заступитесь за тех, кого избивают?» А они мне ответили, что, если я попробую хоть слово за них замолвить, меня изобьет хозяйка до смерти. И мне стало очень страшно.

Об условиях работы в «Продуктах»

Документы у меня сразу забрали — сказали, что регистрацию будут делать. А пока регистрации нет — на улицу нельзя выходить. Так я и не выходила на улицу 10 лет.

Через какое-то время хозяину позвонил мой брат и попросил передать мне трубку. Они включили громкую связь и заставили меня сказать ему, что со мной все в порядке. Потом мои родители еще звонили, им говорили: «А Лейлы нету, Лейла отдыхает, Лейла уехала куда-то», или вообще трубку не брали, как я сейчас уже знаю.

Зарплату никакую мне не платили, говорили — поработаешь, а потом мы тебе всю сумму сразу отдадим, и поедешь домой. И я в это довольно долго верила.

Била нас только хозяйка — ее муж, Сакен (Сакен Муздыбаев. — БГ), нас не трогал, но часто присутствовал при избиениях. За прилавком она заставляла нас улыбаться. Если сильно избила до этого, закрашивала нам синяки тональным кремом, чтобы покупатели в магазине не заподозрили плохого. Но все равно было видно, поэтому многие посетители спрашивали: «А чего вы все в синяках постоянно? Вас избивают?» Нам приходилось улыбаться и отвечать что-то вроде «с мужем не поладили».

Однажды хозяйка била меня два часа подряд — скалкой, пока та не сломалась

Однажды она била меня два часа подряд — скалкой, пока та не сломалась. За то, что я не успела убрать нелегальный товар — лепешки какие-то — перед проверкой. От ударов я теряла сознание.

Спали мы прямо в зале магазина — вечером закрываемся, стелем на пол поролон и спим. Утром просыпаемся, убираем — и за прилавок. Поскольку магазин почти круглосуточный, без выходных, закрывался в 2 ночи до 7 утра — вот часа по 3–4 мы и спали. А потом весь день стояли как наркоманы на кассе — некоторые посетители говорили: «Что у вас с лицами — курите, что ли? Колетесь? Не стыдно вам?»

Никаких праздников мы, конечно, никогда не отмечали. Некоторые девушки даже забывали, в каком году детей рожали.

Душ был один на всех — 1–2 минуты искупаться. Сама хозяйка жила в этом же доме — у нее две квартиры. И дома наблюдала за нами по камерам, развешенным по всем помещениям магазина.

Несколько картофелин, макароны и две луковицы на большой котел — то, что мы ели все эти годы три раза в день. Одежду нам хозяйка отдавала свою — и только для того, чтобы клиенты чего плохого не подумали, чтобы не говорили, что мы голые, грязные и холодные. Из обуви у меня были только тапочки — уличной обуви не было: зачем нам, если нам туда выходить нельзя? Когда меня на рынок стали отпускать, я туда тоже в тапочках ездила.

Разговаривать работникам между собой тоже почти не позволялось. Если хозяйка видела такое, сразу разнимала, допрашивала и заставляла работать еще больше.

И так 10 лет — одна и та же программа: в семь утра встаешь, до двух работаешь, ложишься спать, с утра встаешь — по новой. И все время страшно, все время думаешь: вот в каком настроении сегодня хозяйка? Будет издеваться или пронесет?

О том, почему не убежала

Нас сейчас все спрашивают: почему мы не сопротивлялись, не удушили хозяйку, не восстали против нее. Понимаете, они нас запугали настолько, что я даже не знаю, как это объяснить. Когда мы ее видели, мы боялись даже глаза поднять, рукой двинуть, забывали все слова. Я не могла не то что уехать домой, я не могла ей даже сказать, что хочу домой.

Бежать к прохожим с криком «Помогите!» — бесполезно, и мы все это понимали. Когда нас били, крики слышны были на весь магазин — когда Зарине, например, пальцы ломали среди рабочего дня, она ужасно визжала. Но никто из посетителей не реагировал. Я много раз слышала, как кричит кто-то возле магазина на улице, а никто даже не интересовался, что там происходит. Или другой клиент рассказывал, как прохожего на его глазах избивали 10 человек, и никто ему не помог. Я спросила: «Чего же вы не помогли?» «А надо мне это?» А уж до нас — казахов и узбеков — так вообще дела никому нет. Хоть и поубивали бы нас совсем.

А иногда участковые просто заходили, брали с прилавков, что хотели — колбасу, водку, шампанское, — и уходили, не заплатив

Периодически кто-нибудь из нас сбегал и шел в полицию. В ближайшем участке, №140, нас постоянно разворачивали. Некоторые местные жители тоже с жалобами туда ходили — бесполезно. Наши хозяева постоянно платили ментам взятки, поэтому они, наоборот, помогали им вернуть сбежавших обратно в магазин

Как–то мне позвонила жена моего умершего брата, спросила, нормально ли все у меня и можно ли отправить ко мне ее дочь, Зарину, на каникулы. Я не могла сказать «не надо, тут плохо» — во-первых, родственники были уверены, что все хорошо, во-вторых, хозяйка рядом стояла. Плюс хозяйка пообещала меня вместе с племянницей потом домой отпустить. Я поверила и подумала, что если меня отпустят, то я все расскажу и всех девчонок спасу — такой у меня план был. Но вышло все как обычно: не отпустили никого.

Зарине хозяйка сломала пальцы за то, что она проглядела просроченные йогурты в молочном отделе. Била ключами от двери по спине — у нее дырки от ударов до сих пор остались. После этого я не выдержала, опять побежала в полицию, уже в другое отделение, — написала заявление, но они отправили его снова в участок №140. С тех пор хозяйка стала бить меня еще больше.

Участковые к нам вообще часто приходили. А Зарина, например, была посыльным — выносила им от хозяйки деньги, чаще всего по 10 тысяч рублей. А иногда они просто заходили, брали с прилавков, что хотели — колбасу, водку, шампанское, — и уходили, не заплатив.

О детях и освобождении

В 2006 году мы поженились с одним из работников магазина — тоже из казахов. В загс, конечно, не ходили, нам нельзя было выходить на улицу, — просто стали детей рожать. Я родила сначала сына, потом дочь. На роды хозяйка возила меня в 36-ю больницу.

Мои дети почти все время находились в соседнем доме — с няней и хозяйскими детьми. Сына мне редко приводили, где-то раз в полгода. Его тоже часто пинали и били скалкой, он постоянно ходил с кровоподтеками.

А в этом году, 12 мая, хозяйка предложила забрать у меня дочь себе насовсем — сказала, давай ее отправим в Казахстан, чтобы она там на свежем воздухе была, в детский сад ходила, в бассейне купалась, — ей там лучше будет. Я подумала: я работаю тут круглосуточно, меня бьют, сына тоже, а дочка у меня хрупкая и этого не выдержит, — и дала хозяйке разрешение.

Прошло месяца четыре, приходит хозяйка, рыдает, говорит: «Дочь твоя со второго этажа упала и сейчас в коме — скорее всего, не выживет. Такой случай уже был несколько лет назад: одна из наших девушек родила дочь, и ее хозяйка забрала таким же образом: «Твоя дочь — моя дочь». А через год-два пришла, плакала: «Умерла дочь твоя — то ли от анемии, то ли от менингита».

Я боялась даже спросить: «А мой ребенок вообще живой?» И тогда я твердо решила: сбегу. Убьет и убьет — что толку, если дочь мою уже убили, а меня и сына избивают до полусмерти.

Как-то хозяйка отправила меня на рынок со своим шофером — она недавно стала меня туда отпускать, так как поняла, что без сына я никуда не уйду. И я позвонила по телефону шофера девушке — которая много лет назад у нас работала и которую родители забрали, — чтобы она связалась с моей снохой Таджин и попросила о помощи. В итоге Таджин сообщила обо всем правозащитникам, и за нами приехали.

Когда нас освободили, повезли на машине через весь город — я впервые за 10 лет увидела Москву, широкие улицы и Кремль. Очень надеюсь успеть еще погулять по городу до отъезда домой, чтобы было что рассказать о Москве.